Духовность и менталитет как характеристики культуры. Ментальные характеристики культуры

Познание – процесс постижения закономерностей внешнего и внутреннего мира человека как феномен приобретения знаний.

Духовность – свойство души, состоящее в преобладании духовных, нравственных и интеллектуальных интересов над материальными.

Ментальность формируется в познании мира; менталитет – по сути, сама наивная картина мира в целостной прагматичности народного сознания; духовность для русского народного характера наряду с разумной составляющей – это первосущность ментальности; концепт – ее основная единица, ее первосмысл, не обретший формы, не способный «прорасти словом» (Колесов В.В., 2004: 19).

Ментальные признаки народного сознания объективируются в языке; и в этом плане востребованными оказываются категории языковой семантики в их когнитивно-семиологическом понимании: значение и смысл, внутренняя форма номинативных единиц языка, средства вторичной и косвенно-производной номинации, культурные коннотации и т. п.

В современной лингвокультурологии понятие «ментальность» используется в двух смысловых ракурсах: во-первых, когда говорят об этнической или социальной обусловленности нашего сознания и, во-вторых, когда пытаются обосновать истоки духовного единства и целостности народа. В этих же смысловых рамках данное понятие может быть использовано и в когнитивной лингвокультурологии. Более того, для нее оно оказывается базовым, поскольку эту научную дисциплину в соотношении языка и культуры интересуют, прежде всего, способы языкового выражения этнического менталитета.

В когнитивной лингвокультурологии ментальность – это совокупность типичных проявлений в категориях родного языка своеобразного (сознательного и бессознательного) восприятия внешнего и внутреннего мира, специфическое проявление национального характера, интеллектуальных, духовных и волевых качеств того или иного культурно-языкового сообщества (Kintsch, 1977: 27; Колесов, 1999: 51). Обратим внимание на структурированность, внутреннюю предрасположенность человека как члена определенной этноязыковой сообщности поступать тем или иным образом в соответствующих стереотипных обстоятельствах. В свою очередь, эпицентром ментальности (при таком ее понимании) выступают соответствующие этнокультурные константы, которые, как и архетипы, спонтанно всплывают в индивидуальном сознании. В этой связи особую значимость приобретает суждение о том, что в культуре нет ничего, что не содержалось бы в человеческой ментальности. Из данного определения следует, что ментальность гораздо шире понятия «культура» и глубже сознания, поскольку проявляется, как правило, на подсознательном уровне. В ее зачастую непостижимых глубинах зарождаются и развиваются культурные феномены, определяющие менталитет человека и народа.

Менталитет – это своего рода стереотипная установка культурно-когнитивного «камертона» на восприятие наивной картины мира сквозь призму ценностной прагматики этнокультурного сознания. По мнению А.Т. Хроленко, менталитет состоит не столько из идей, сколько из чувств, настроений, мнений, впечатлений, подсознательно управляющих человеком. Различают менталитет личности, национальный, региональный и даже групповой менталитет. Так, можно говорить о менталитете Льва Толстого, менталитете русских, славянском менталитете, менталитете европейцев, африканском менталитете или менталитете «новых русских» и т. д. Ментальность и концептосфера в совокупности составляют этнокультурное содержание понятия «образ мира».

Поскольку и культура, и язык связаны с ментальностью народа, т. е. его мироощущением и мировосприятием, возникает необходимость осмыслить проблему соотношения культуры и языка с ментальными категориями. Прежде всего, предстоит выяснить, каков характер этого взаимодействия – репрезентативный или сущностный? Это вопросы далеко не праздные, хотя и не новые, на них пытались ответить издавна. Их понимание настолько многообразно, насколько различны определения самих базовых категорий – сознания, культуры и языка. В первую очередь, необходимо выяснить, как соотносится с ментальностью языковое сознание.

Попытаемся представить аргументы, позволяющие рассматривать языковое сознание как важнейшую составляющую ментальности. Исходным для нас служит утверждение А.Я. Гуревича, что язык является главным средством, цементирующим ментальность. Данное суждение многими воспринимается как аксиома. Однако все же возникает необходимость выяснить, благодаря каким механизмам язык выполняет столь сложную задачу? Для этого придется ответить, по крайней мере, на два вопроса: какова природа языкового сознания и отличаются ли структуры языкового сознания от когнитивных структур?

Наиболее убедительными для нас являются данные психолингвистики, согласно которым языковое сознание порождается вербализованными когнитивными структурами. Экспериментальной семантикой выявлено, что «никогда не устанавливается полного тождества между когнитивными единицами <…> и «знаемыми» языковыми значениями» (Шмелев, 1983: 50). Давно разделяя эту точку зрения уже с позиций когнитивной лингвокультурологии (Алефиренко, 2002: 189), все же считаем важным подчеркнуть, что в формировании и репрезентации того или иного этнокультурного пространства участвуют оба типа отражательных единиц: когнитивные смыслы и языковые значения. Более того, на заключительной стадии познания они принципиально предполагают друг друга. Дело в том, что общественное сознание на высшем этапе своего становления формируется и фиксируется главным образом при участии лингвокреативного мышления. Творческая интерпретация отдельных фрагментов и элементов концептуальной картины мира, осмысление их структурных взаимосвязей осуществляются на уровне языкового сознания, формирующего языковую картину мира. «В ткань восприятия, не говоря уже о представлении, всегда вплетаются слова, знания, опыт и культура поколений» (Михайлова, 1972: 103). Именно вербализованный опыт, знания, культура, накопленные определенным этноязыковым сообществом, и создают ментальность – своеобразную форму овладения миром. И в этом плане нуждается в критическом осмыслении точка зрения Г.В. Колшанского (1990), согласно которой, располагая понятиями «сознание» и «картина мира», нельзя говорить отдельно о языковом сознании, <…> отдельно о языковой картине мира.

Спору нет: «язык не познает мир» (E. Coseriu). Но также справедливо и то, что в языке (1) получает «отражение все разнообразие творческой познавательной деятельности человека», (2) «находит свое выражение бесконечное разнообразие условий, в которых добывались человеком знания о мире – природные особенности народа, его общественный уклад, исторические судьбы, жизненная практика» – все то, что в преобразованном виде, приобретая символическую интерпретацию, отражает глубинные исторические корни ментальности. Так, русские идиомы гадать на бобах – ?строить беспочвенные предположения? и бобы разводить – ?заниматься пустыми разговорами, медлить с делом, задерживаясь на пустяках? возникли на почве еще дохристианского культурного концепта «судьба» (силу предсказания судьбы имело гадание с помощью бобов, расположение которых на расстеленном платке выражало определенный смысл). Значение второй идиомы обусловлено коммуникативно-прагматическим контекстом: гадание обычно занимало много времени, сопровождалось неторопливым рассказом.

Наличие коммуникативно-прагматического аспекта лингвокультуры приводит некоторых исследователей к необходимости различать языковое и речевое сознание (на этом настаивают и психо– и нейролингвисты, в частности, А.Н. Портнов). Языковое сознание связано с иерархией значений и операций в речемыслительной деятельности человека, а речевое – с механизмами построения и понимания высказываний. С недавнего времени появились работы, в которых языковое сознание рассматривается как один из уровней картины мира, как один из возможных вариантов освоения и презентации мира (А.П. Стеценко).

Несмотря на интерес и ценность, которые представляют данные подходы, все же при этом остаются на периферии проблемы взаимоотношения языка, сознания и культуры. С этой точки зрения, нам ближе лингвокогнитивный подход, согласно которому языковое сознание имеет собственно когнитивные отличия. Оно определяется (а) как средство формирования, хранения и переработки языковых знаний (языковых знаков вместе с их значениями, правилами синтактики и прагматическими установками), (б) как механизм управления речевой деятельностью. В этом смысле языковое сознание является условием существования всех других форм сознания. По данным психологии, оно выполняет несколько функций когнитивного характера: отражательную (она конституирует языковую картину мира системой языковых значений), оценочную, селективную (отбор языковых средств в соответствии с коммуникативными намерениями общающихся), интерпретационную (интерпретация языковых, а не внеязыковых явлений). «Языковое значение, – пишет А. Вежбицкая, – это интерпретация мира человеком, и никакие операции над «сущностями реального мира» не приближают к пониманию того, как устроено это значение» (Вежбицкая, 1996: 6).

В результате такой интерпретации происходит трансформация элементов концептуального сознания в языковые пресуппозиции, которые, подвергшись речемыслительным и модально-оценочным преобразованиям, воплощаются в культурно-прагматические компоненты языковой семантики. В результате таких трансмутационных процессов (от энциклопедических знаний через языковые пресуппозиции к языковому сознанию, объективированному системой языковых значений) формируются специфические для каждой национальной культуры идеальные артефакты – языковые образы, символы, знаки, заключающие в себе результаты эвристической деятельности всего этнокультурного сообщества. Как средства интериоризации продуктов мироустроительной жизнедеятельности определенного этноязыкового коллектива, его мироощущения, мировосприятия, мировидения и миропонимания, они являются базовыми концептами ментальности.

Социально значимая активность лингвокультурологических единиц (словесных образов, языковых знаков и символов) обусловливается, прежде всего, их репрезентативно-прагматической сущностью, ориентированной на выполнение различного рода директивных, воздействующих и экспрессивно-оценочных функций в зависимости от речевых интенций коммуникантов. Система порождаемых смыслов является содержательной основой языкового сознания. Реальная практическая деятельность человека, отражаясь в сознании и закрепляясь в языке, преобразуется во внутреннюю отраженную модель мира.

Сами же смысловые связи в таком случае представляют собой результат устойчивых, социально значимых и многослойных ассоциативных отношений между элементами отраженной в языковом образе ситуации. Это дает возможность единицам языка стереоскопически представлять всю смысловую эволюцию, «траекторию культурного развития» в парадоксальном сочетании всеобщего и особенного, субъективного и объективного видения мира (А.А. Потебня, Ф. Шеллинг, Э. Кассирер, В. Вундт, М. Мюллер, Дж. Фрейзер, Э. Тэйлор, Л. Леви-Брюль, К. Леви-Стросс и др.). «Ядро языкового сознания формируется из тех слов (идей, понятий, концептов) в ассоциативно-вербальной сети, которые имеют наибольшее число связей» (Караулов, 1987: 194).

Ядро русского языкового сознания целесообразно определять по методике А.А. Залевской (1998: 28–44): из обратного ассоциативного словника выбираются имена концептов – существительные, вызванные наибольшим количеством стимулов: человек (773), дом (593), жизнь (494), друг (410), деньги (367), дурак (352), радость (300), дело (299), день (290), лес (289), любовь (289), работа (288), ребенок (267), стол (259), дорога (257), разговор (254), мужчина (249), мир (248), свет (246), дерево (241), парень (228), женщина (223), книга (223), счастье (216), вода (212), солнце (199), время (198), мальчик (198), машина (196), море (188), кино (188), муж (183), город (182), ответ (180), девушка (177), боль (174), товарищ (174), предмет (172), собака (171), ночь (171), хлеб (164), путь (150).

Сама методика такого рода исследования может вызвать критику по двум направлениям: за атомизм (случайно выбранные слова) и за то, что эти слова-концепты не определяют исключительно русскую ментальность, поскольку без труда вычленимы в качестве таковых и в других лингвокультурах. Первое возражение снимается тем, что критерием отбора слов-концептов служит частотность, которая, с одной стороны, по утверждению А. Вежбицкой, является показателем их этнокультурной значимости, а с другой – устраняет случайность выборки. Второе возражение только на первый взгляд кажется неоспоримым. Действительно, данные концепты представляют собой духовные универсалии, их лингвокультурная специфика скрыта от внешнего восприятия. И все же она имеется, хотя и открывается нашему сознанию только в результате специального семантического анализа.

Поэтому (наряду с другими) эти слова-концепты отображают «сквозные мотивы русской языковой картины мира», представляют основные вехи психической жизни, включающей интеллектуальную и эмоциональную сферы. Первую символизирует слово-концепт «голова», а вторую – «сердце» (Шмелев, 2003: 309). И действительно, даже на подсознательном уровне в одном случае «всплывают» слова и фразеологизированные выражения светлая голова, с головой, башковитый, а во втором – с сердцем, сердечно поздравляю, сердцем чувствую, без сердца, нет сердца, бессердечный. С ними в близких семантических связях и отношениях находятся слова-концепты с аксиологически положительной семантикой: «душа» (на душе, душа в душу, излить душу, отвести душу, открывать душу, душа нараспашку, разговаривать по душам); «широта» (широта <русской> души, широта взглядов; ср. родственные слова-концепты размах, простор, дали, приволье, раздолье); «удаль» (ср. удаль, удаль – удача < удаться; удаль молодецкая, удалой молодец); «судьба» (судьба решается, так судьба распорядилась, не судьба, такая уж судьба); «счастье».

Счастье в русском менталитете ассоциируется с везением: счастливый случай, счастливая карта, счастливый день. Традиционно считалось, что счастье не зависит от личных усилий и услуг человека: Счастье придет, и на печи найдет; Дуракам – счастье; Не родись красивым, а родись счастливым. В русском традиционном сознании счастье сродни ситуации на авось – ?действовать наугад, наобум?. В рассказе Аверченко «Шпаргалка» читаем: «А счастье, русское знаменитое «авось» – вещи слишком гадательные, и не всегда они вывозят». Аксиологическая характеристика слова-концепта «счастье» не только не однозначна, но нередко и энантиосемична. Ср.: Всяк своего счастья кузнец; Счастье у каждого под мозолями лежит и Счастье, что палка: о двух концах; Счастье без ума – дырявая сума; Счастье что волк: обманет да в лес уйдет.

Кроме паремий, в состав которых входит слово счастье, концепт «счастье» вербализуется и средствами косвенно-производной номинации: на седьмом небе – ?(быть) безгранично счастливым?, на верху блаженства – ?чувствовать себя невероятно счастливым?, родиться в сорочке (рубашке), родиться под счастливой звездой – ?быть счастливым и удачливым во всем?, точно заново (на свет) родился – ?о состоянии счастья?.

Анализ показывает, что наше подсознание обращено, прежде всего, к прецедентным словам и выражениям. И в этом плане следует согласиться с Ю.А. Сорокиным в том, что прецедент – знак ментальности. Под понятием прецедента, введенного в лингвистику Ю.Н. Карауловым, понимаются речевые образования: «1) значимые для данной личности в познавательном и эмоциональном отношении, 2) имеющие сверхличностный характер <…>, 3) обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности» (Караулов, 1987: 216).

Каждый из прецедентов обладает яркой аксиологичностью. Они являются носителями социально санкционированных оценок со знаком «плюс» или со знаком «минус». Большинство из них – обладатели негативной оценочности. Дело в том, что вторичные знаки порождаются наиболее яркими и запоминающимися признаками. А таковыми чаще оказываются негативные впечатления: где раки зимуют – ?о выражении угрозы?, курам на смех – ?сделать что-либо не так?, разводить бодягу – ?заниматься болтовней, пустым делом?. Положительное воспринимается как норма и поэтому не так сильно будоражит наше воображение.

Как видим, основным средством выражения ментальности служит коннотативная семантика, объективирующая такие когнитивные образования, как обыденно-понятийные, образные и даже мифические структуры, составляющие базовые смысловые пласты культурного концепта. Поскольку в когнитивной лингвистике продолжаются дискуссии о сущности концепта, укажем, в каком значении употребляется этот термин в нашей работе. В наиболее обобщенном виде это – оперативная единица «памяти культуры», квант знания, сложное и вместе с тем жестко неструктурированное смысловое образование. Его содержание включает результаты любого вида умственной деятельности: не только абстрактные или интеллектуальные когнитивные структуры, но и непосредственные сенсорные, моторные, эмоциональные переживания во временной ретроспективе (ср.: Langacker R.W., 2000: 26). Концепт обладает главным качеством для выражения ментальности народа: способностью концентрировать в себе результаты дискурсивного мышления в их образно-оценочном и ценностно-ориентированном представлении. В этом, пожалуй, главная специфическая черта концепта. Как зародыш, зернышко первосмысла, из которого и произрастают в процессе коммуникации все содержательные формы его воплощения в действительности (Колесов, 1999: 51), концепт представляет культурно маркированное мировосприятие.

Для обсуждения проблемы языкового воплощения ментальности того или иного народа целесообразно различать общекультурные концепты (мир, свобода, жизнь, любовь, смерть, вечность), отражающие общечеловеческие ценности сквозь призму этноязыкового сознания, и этнокультурные концепты (дача – у русских, фазенда – у латиноамериканцев, заграда, хата или халупа – у чехов, letnisko, willa – у поляков и др.). С другой стороны, общекультурные концепты также содержат (скрытые) этнокультурные смыслы. Как и в других этнокультурах, русская ментальность сформировала «свое» представление о мире, выраженное в прецедентных именах и текстах (у старшего поколения – «лишь бы не было войны»), свободе («жить свободно, как птица»), жизни («жизнь дается один раз и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы»), любви («любовь зла – полюбишь и козла» и «любовь не картошка: в горшке не сваришь»), смерти и вечности («уйти в мир иной – лучший, более справедливый, более спокойный»).

Закрепленные в русском языковом сознании концепты как феномены культуры неоднородны. Одни из них образуют ядро этнокультурного пространства, другие – его периферию. Ядро этноязыкового сознания составляют феномены, которыми обладают все члены лингвокультурного сообщества. Те же представления, которые являются достоянием только отдельного человека или небольшого круга людей, образуют периферию лингвокультурного пространства. Периферия этнокультурного пространства способна порождать новые смыслы, которые приращиваются, как правило, в процессе реализации так называемой векторной валентности, направленной от одной когнитивной единицы к другой. Векторы смысловой валентности весьма динамично и оперативно формируют инновационные микрополя современного русского менталитета (рынок – хищный, воровской, грабительский; приватизация – прихватизация; новый русский – ловкач, стяжатель, толстосум, сколотивший состояние сомнительным способом, и др.).

Представленное здесь своеобразие русского менталитета (сознательное и бессознательное, эксплицитное и имплицитное) кодифицировано в семиотических границах русской этнокультуры, а сама ментальность в таком понимании предстает в качестве своего рода «познавательного кода». Употребление генетического термина «код» здесь не случайно. Он подчеркивает главное: ментальность – продукт наследования этнокультурной информации (подробнее см.: Алефиренко, 2002: 69).

Познавательный, генетический коды науке хорошо известны. Однако что такое код культуры? Ответ на этот непростой вопрос ищут и философы, и психологи, и культурологи. В понимании Е.В. Шелестюк, код культуры – это своего рода «сетка», которую культура «набрасывает» на окружающий мир, членит, категоризует, структурирует и оценивает его. Можно найти достаточно явные соответствия между кодами культуры и древнейшими архетипическими представлениями человека. И это неудивительно, так как эти представления они, собственно говоря, и «кодируют».

Если продолжить аналогию с «сеткой», то можно сказать, что коды культуры «образуют» некую матрицу или систему координат, с помощью которой задаются и затем сохраняются в нашем сознании эталоны (образцы) культуры. Сами по себе коды культуры – категории универсальные, т. е. они присущи любому человеку. Но это не значит, что они одинаково проецируют культуру на язык. Ведь и их проявление, удельный вес каждого из них в определенной культуре, образы языка, в которых эти категории воплощаются, всегда этнически, культурно и лингвально обусловлены.

Культура, как известно, располагает достаточно большим набором познавательных кодов. Но базовым кодом, ядром семиотической системы любой национальной культуры служит, без сомнения, этнический язык, поскольку он – не просто «средство описания культуры, а, прежде всего, знаковая квинтэссенция самой культуры» (Пелипенко, Яковенко, 1998). Код – это принцип организации материального (субстратного) носителя информации (Д.И. Дубровский), открыто-замкнутая система означивания, в которой элементы, знаки получают свою значимость (value) через парадигматические и синтагматические соотнесения с другими знаками (Б.А. Парахонский), символический порядок образования и организации значений, порождаемый базисными моделями культуры.

Из этого следует, что код не просто разновидность языка, как, например, диалект, он стоит как бы над лингвистической системой; код выступает типом социальной стилистики или символическим механизмом формирования значений. Для выражения ментальности народа код особо значим, поскольку кодирование, опираясь на знаки, не ограничивается процессом передачи сообщений. Это процесс, который, представляя глубинные механизмы познания, образует каркас всего процесса семантизации действительности, продуктом которой выступают ценностно-смысловые отношения, сложившиеся в той или иной культуре. Такие смысловые отношения фокусируют в себе синергетическое взаимодействие языка, сознания и культуры. Поэтому нельзя не согласиться с Б.А. Парахонским в том, что «изучение механизмов кодирования реальности проливает свет на скрытые глубинные процессы жизни культуры, устанавливая конечные параметры ее организации» (Парахонский, 1982: 72).

Культура формируется и существует благодаря лингвокреативному мышлению, «привязанному» к определенному месту, времени, событию и опыту в целом. Поэтому язык культуры – это ее «приводящий ремень», «пятый элемент», стихия, естественная среда ее обитания, способ символической организации. Мир языковых значений с его структурой ценностно-смысловых отношений оказывается культурной формой существования культурного знания и способом его функционирования в духовно-практической деятельности народа (Парахонский, 1982: 64).

Сознание как вербализованная форма социального опыта выступает, таким образом, когнитивной базой культуры (Петренко, 2005: 34), ее смыслообразующим средством. В связи с этим особым содержанием наполняется суждение, высказанное в работе А.А. Пелипенко и И.Г. Яковенко (1998): смысловое пространство культуры и человеческого сознания задается границами выразительных возможностей ее знаковых систем, прежде всего лингвосемиотической. А определенным образом структурированная совокупность знаний и представлений, принадлежащих в той или иной степени всем членам этноязыкового сообщества, служит когнитивной базой ментальности народа.

Таким образом, можно говорить о синергетике языка, сознания и культуры. В наиболее лаконичном изложении синергетическое взаимодействие этих категорий обнаруживается в их следующих функциях. Культура как семиотизированное этническое сознание предполагает именование всему, что входит в этнокультурное пространство. Она является источником знакообразования, основным способом передачи человеческих знаний (наряду с наследственной видовой и индивидуальной памятью). Изучение языка, следовательно, позволяет увидеть мир изнутри этноязыкового сознания, сформированного соответствующей культурой (Н.В. Уфимцева). Это становится возможным потому, что само этноязыковое сознание представляет собой присущий данному этносу инвариантный образ мира, непосредственно закодированный в языковых значениях (Е.Ф. Тарасов). Языковой знак как «живая клеточка» этноязыкового сознания несет в себе скрытую энергию (потенциальную модель) культурного поведения, а система значений отражает систему самой этнокультуры. Именно благодаря системности языковых значений возможно познание наивного образа мира того или иного этнокультурного сообщества, лежащего в основе его ментальности.

Понятие «Духовность»

Ныне в вопросе о человеческом сознании услож­няется проблема духовности. Ее практическая актуаль­ность особенно усилилась в условиях перестройки общества на рыночные основы, а также в условиях все расширяющейся и углубляющейся глобализации, вир­туализации общения, когда взаимодействуют не сами люди, а мир их сознания. Возникают глобальные ин­теграционные процессы, все больший вес приобрета­ет «мировое общественное мнение».

Людям присуще свойство превращать своими дей­ствиями в реальность то, что содержится в их созна­нии. Иначе, реально существующие в сознании людей представления обязательно приведут со временем к реальным социальным, т. е. значимым для многих лю­дей последствиям.

Многие полагают, что сфера духовности человека является естественным ареалом религии, а лица, име­ющие духовный сан, убеждены в истинности утверж­дения о том, что именно они и только они призваны внедрять духовность в массы. Такая позиция «отцов церкви» отказывает многим людям в праве проживать свою духовную жизнь вне религии. Неточность таких утверждений в условиях светского госу­дарства, каким является Россия, очевидна.

Термин «духовность» является производным от понятий «дух», «душа». Начало серьезных поисков в области духа заложил Аристотель в знаменитом трак­тате «О душе». Ныне этим понятием обычно обознача­ют ориентацию человека (людей) либо к высшим цен­ностям (смысловым ценностям, в отличие от инстру­ментальных), либо под этим термином понимается способ, направление и мера проявления творческих возможностей человека. Описательно же этот термин раскрывается либо как единство таких элементов ду­ховной связи взаимодействующих групп, как верова­ния, убеждения и нравственные чувства (О. Конт), либо обозначают такие духовные ориентиры, как Истина, Добро и Красота (Н. Бердяев и др.), либо как нравствен­ное основание социальной солидарности взаимополез­ных групп (Э. Дюркгейм). Марксизм утверждает, что серьезным общественным изменениям обязательно предшествует радикальный сдвиг в общественном мнении (Ф. Энгельс).

В условиях современных западных плюралистичес­ких обществ содержательные указания на состояние духовности человека (народа) теряют свою конкрет­ность , и научный анализ духовной жизни ограничива­ется лишь описанием знаковых форм или поведенчес­ких паттернов (разновидностей стилей поведения).

В теоретическом плане духовность можно обозначить как систему смысловых ценностей бытия, самоидентифицированную, т. е. освоенную и принятую человеком (группой, народом и т. д., -оду­шевленными существами). Однако, такое определение говорит лишь о формально-логическом постижении и решении вопроса. Так мы выходим на понятие «позиция» , занимаемая конкретным человеком (груп­пой...) в интеллектуально-чувственной сфере по отно­шению к ценностям бытия, предлагаемых созданной и принятой народом культурой. Принятая же, т. е.системная культура может быть религиозной и свет­ской .В светском государстве основным показателем духов­ности выступает позиция человека по отношению к смыслам бытия. Свобода совести, гарантируемая Кон­ституцией, дает гражданину право на свободный, т. е. сознательный выбор своей позиции в этой сфере.Религиозная же культура, предлагающая этот выбор на основе веры, т. е. безотчетного доверия к доктри-нальным ценностям тех или иных конфессий, лишает, строго говоря, человека свободы выбора своей духов­ной позиции.

Духовность и менталь­ность. Понятие «ментальность» пришло с Запада и адаптировалось в теории ввиду возникшего обществен­ного спроса прежде всего на практические знания в области внутреннего мира человека, его сознания и души.

Понятие «менталитет» часто применяется при раз­работке рекламных сообщений - обнаружилось, что эффективность таких воздействий тем выше, чем боль­ше их содержание, тональность и актуальность соот­ветствуют ментальности, т. е. образу мыслей, вкусу и настроению конкретной группы . Реклама, обращаясь к ней, стремится превратить потенциальных покупа­телей предлагаемого товара в актуальных, действую­щих.

Социология политики интересуется прежде всего ментальностью электората, т. е. образом мыслей, политическими ориентациями и настроениями избира­телей. Классификация избирателей по этому основа­нию и адресное обращение к ним дает ключ к эффек­тивности предвыборных кампаний.

По данным Парижского института соци­альных изменений, полученных в ходе исследований во всех европейских странах в 1992 - 93 гг., корреля­тивные связи показывают, что все европейские стра­ны, включая Россию, развиваются в условиях единой техногенной цивилизации, и что различие менталите­та россиян от населения остальных стран Европы по избранным показателям не больше, чем различие меж­ду установками «истинных европейцев».

Ориентацию людей на смысловые ценности и вызванные ею социальные последствия можно выя­вить и оценить, лишь изучая историческое и культур­ное поведение больших масс людей. Такое поведение наблюдается и оценивается, однако, лишь в периоды потрясений, в «судьбоносные» эпохи, в поворотные моменты истории, т. е. войн, революций... Именно во время исторических выборов реализуется духовность людей в форме приобщения их к чему-то более обще­му, нежели индивидуальная или групповая жизнь. Про­исходит трансцендирование существования («интен­ция», т. е. устремленность и выход сознания за преде­лы индивидуальной повседневности). Много значит в эти периоды жизни общества и опыт религиозной прак­тики с ее включением индивида в нечто общее и более высокое (Бог, Космос и т. д.). Национально-освободи­тельные и отечественные войны, классовые револю­ции - все они ставят каждого человека перед выбо­ром, жизненно важным не только для индивида или группы, но и для класса, нации и общества, страны в целом. Именно в эти моменты сказывается в полную силу духовность людей, их ориентация на смысловые, высшие ценности, такие как Свобода, Равенство, Ис­тина, Добро, Справедливость, Красота, Безопасность...

Радикальные социально-экономические нововведе­ния ведут к реальным изменениям и к их закреплению в жизнедеятельности людей лишь при условии соот­ветствия их идейного обоснования, их «духа» позици­ям, сложившимся у множества людей в интеллектуально-духовной сферах. Об этом говорят трудности, воз­никшие в духовно-идеологической сфере в переходный от социализма к капитализму период.

Принятый в данной лекции метод расширения полей применения понятий «духовность» и «ментальность» позволяет ввести содержание духовности в структуру менталитета, соединить их в едином поле. Это возможно и необходимо, ибо функции их совпада­ют: оба понятия обслуживают процесс истолкования субъектом жизненных реальностей, обеспечивают процесс нарастающей самоидентификации человека (внутренней; духовной «сращенности» с ценностью) в условиях современных коммуникативных процессов и расширяющегося жизненного опыта личности.

Мо­жет ли религиозная культура эффективно содейство­вать адаптации ценностно-нормативной системы чело­века к динамичной социальной и материальной среде? Ответ напрашивается неположительный.Религии всего мира обращены в прошлое и все их ценности и нормы приобрели канонический характер. Попытки модернизации церквей пока не приносят ожидаемых результатов. Но люди развива­ются в своей основе под воздействием обстоятельств, а они динамичны. Более того, люди развиваются (из­меняются) именно в процессе творения ими же этих самых обстоятельств. Следовательно, логически открыт путь к доминированию в духовной жизни людей свет­ской культуры, обращенной не только к прошлому- историческая память), но и к современности (актуальные ценностно-нормативные ориентации и вызванные ими действия, направленные на совершенствование суще­ствования) и будущему (мечты, проекты, утопии о «свет­лом будущем», социальные ожидания...).Светская куль­тура более динамична нежели религиозная , и поэтому во всех государствах мира именно она будет успешно развиваться, поскольку ее изменчивая природа соот­ветствует не только динамичности мира, но и обеспе­чивает естественность процесса исторически расши­ряющегося внутреннего разнообразия людей. Напра­шивается вывод о том, что религия «обслуживает» неизменяющуюся часть природы человека, а светская культура ориентирует ее на изменения.

Духовность и Мировоззрение. Мировоззрение так или иначе проявляется в ос­новном в идейно-политической жизни, касается устрой­ства мироздания и общественной жизни, так или ина­че связано с социально-политическим строем общества и политическим режимом.

Изменения в мировоззрении человека связаны с накоплением его знаний, отражающих изменчивый реальный мир. Появление новых реальностей ведет к переосмыслению взглядов, возникновению иного ми­ровосприятия, формированию элементов нового для индивида мировоззрения.

Глубина и характер духовности предопределяет выбор человеком своей устойчивой и верной (на его взгляд) позиции в динамичном мире. Происходяшие перемены привели и приводят к ослаблению духовных ориента­ции масс, связанных с идеями социальной справедли­вости и равенства. Переосмысление системы ценнос­тей личностью проходит обычно болезненно, сопро­вождается душевными страданиями.

Менталитет - это одно из основных понятий современного гуманитарного знания. Оно включает в себя главные характеристики этноса и является одним из ведущих критериев при сопоставлении наций друг с другом.

Менталитет является предметом рассмотрения нескольких гуманитарных наук, каждая из которых вносит свою черту в определение данного понятия. Современный Философский энциклопедический словарь трактует менталитет как образ мышления, общую духовную настроенность человека или группы[ Философский энциклопедический словарь. Под ред. Губского Е. Ф. - М.: Изд-во Цифра, 2002. - С.263 ], ограничиваясь лишь изучением мышления. Энциклопедический словарь Терра Лексикон под данным понятием подразумевает определенный образ мыслей, совокупность умственных навыков и духовных установок, присущих отдельному человеку ил общественной группе[ Терра Лексикон. Иллюстрированный энциклопедический словарь. Под ред. С. Новикова. - М.: Терра, 1998. - С.349 ]. В такой трактовке отсутствует упоминание о языке как о важной составляющей менталитета, а из культурных особенностей, вероятно, учитываются только особенности поведения.

Односторонняя трактовка не является особенностью только лишь современной науки. Менталитет как самостоятельный предмет исследования стал рассматриваться в 20-30-е гг. XX в. В начале XX века термин «ментальность», видимо, применялся двояким образом. В обычной речи этим в некоторой степени модным термином обозначались предпочтительно коллективные системы мироощущения и поведения, «формы духа». В это же время он появляется и в научном лексиконе, но опять же как «образ мыслей» или «особенности мироощущения».

Надо отметить, что уже на протяжении Нового времени в ряде философских разработок (например, работы Ш. Монтескье, Ж. Б. Вико, И. Гердера, Г. В. Ф. Гегеля и др.) получила развитие идея о народном духе какого-либо народа. Ко второй половине XIX в. эта идея настолько утвердилась в науке, что в 1859 г. М. Лацарус и X. Штейнталь объявили о формировании нового научного направления - этнической психологии и издании по данной проблематике соответствующего журнала. Эта новая наука должна была заниматься, по мнению ученых, изучением народной души, т.е. элементов и законов духовной жизни народов. В дальнейшем это направление поддержали В. Вундт, Г.Г. Шпет, Г. Лебон, Р. Тард и ряд других ученых.

В отечественной науке понятие менталитет, точнее некоторые его аспекты, также отражены. Так, для раскрытия духовной структуры общества часто использовались как синонимы такие категории, как «национальный характер», «национальная душа», «национальная сознание». Структура национальной души раскрывается исследователями, в частности, на примере анализа духовного мира русского народа. Надо отметить, что традиция изучения русского национального характера была заложена историками России XIX в. Н. М. Карамзиным, С. М. Соловьевым, В. О. Ключевским. Выработать философское и психологическое обоснование для исследований указанной проблематики в рамках «психологической этнографии» попытались К. М. Бэр, Н. И. Надеждин и К. Д. Кавелин. Кульминацией в развитии этого направления явились работы таких отечественных религиозных философов конца XIX - начала XX вв., как Н. А. Бердяев, B. C. Соловьев, Л. П. Лосский, Г. П. Федотов, Л. П. Карсавин, В. В. Зеньковский и др.

Термин менталитет зародился во Франции. Он встречается уже в отдельных работах Р. Эмерсона в 1856 г. Кроме того, У. Раульф на основе анализа французской публицистики рубежа XIX-XX вв. пришел к выводу, что смысловой заряд слова менталитет образовался до того[ Раульф У. История ментальностей. К реконструкции духовных процессов. Сборник статей. - М., 1995. С. 14 ], как термин появился в обыденной речи.

Нужно обратить внимание на то, что, начиная с Л. Леви-Брюля, категория mentalite стала употребляться не столько для характеристики особенностей типа мышления какого-либо социального объединения или этнической общности, сколько для отражения ее специфики в рамках конкретной исторической эпохи.

Стоит отметить тот факт, что практически никто из ученых не разграничивал понятия менталитет и ментальность. Аналогичная ситуация наблюдается и в современной отечественной и зарубежной науке. В то же время отдельные исследователи предпринимали попытки установить содержание и соотношение терминов менталитет и ментальность.

Так, одним из первых разграничить эти категории попытался О.Г.Усенко, предложивший определять ментальность как универсальную способность индивидуальной психики хранить в себе типические инвариантные структуры, в которых проявляется принадлежность индивида к определенному социуму и времени[ Усенко О.Г. К определению понятия "менталитет" // Русская история: проблемы менталитета. - М., 1994. С.15 ]. Иными словами, индивидуальная ментальность, по сути дела, растворяется в социальном менталитете, что представляется не совсем реальным отражением действительности.

В рамках социологического подхода различать термины менталитет и ментальность попытался В.В. Козловский Менталитет, по его мнению, выражает упорядоченность ментальности и определяет стереотипное отношение к окружающему миру, обеспечивает возможность адаптации к внешним условиям и корректирует выбор альтернатив социального поведения[ Козловский В.В. Понятие ментальности в социологической перспективе // Социология и социальная антропология. - СПб., 1997. С.12 ].

Данное определение представляет собой особый взгляд на менталитет и ментальность. Во-первых, В.В. Козловский указывает на то, что оба явления, менталитет и ментальность, связаны с особенностями индивидуального и группового мышления. Само мышление характеризуется такими специфичными, хотя и взаимосвязанными чертами, как набор свойств, качеств, особый тип, способ мыслительной деятельности. Во-вторых, по мнению ученого, ментальность не является психическим состоянием, а представляет собой социокультурный феномен[ Козловский В.В. Понятие ментальности в социологической перспективе // Социология и социальная антропология. - СПб., 1997. С.19 ].

Другой исследователь, Л.Н. Пушкарев, пришел к выводу, что менталитет имеет общечеловеческое значение, в то время как ментальность можно отнести к различным социальным стратам и историческим периодам.

В определенном смысле сходную точку зрения высказали Е.А. Ануфриев и Л.В. Лесная, которые отметили, что в отличие от менталитета под ментальностью следует понимать частичное, аспектное проявление менталитета не столько в умонастроении субъекта, сколько в его деятельности, связанной или вытекающей из менталитета … в обычной жизни чаще всего приходится иметь дело с ментальностью …, хотя для теоретического анализа важнее менталитет[ Ануфриев Е. А., Лесная Л. В. Российский менталитет как социально-политический феномен // СПЖ., 1997. №4 ]. При этом исследователи сближают феномены менталитет и ментальность настолько, что в одном случае индивид обладает ментальностью, а в другом - менталитетом.

Таким образом, обзор основных подходов к рассмотрению категорий менталитет и ментальность указал на диалектическую взаимосвязь указанных понятий. В то же время, в силу частой идентичности в употреблении данных понятий возможно использование их как синонимов.

Понятия менталитет и ментальность в современной научной литературе все чаще используются при культурфилософском анализе социальной действительности, цивилизационных процессов, культуры в целом. Если понятие «цивилизация» используется для обозначения конкретного общества с его общими и специфическими чертами, а понятие «культура» - для характеристики общих и специфических черт деятельности людей в этом конкретном обществе, то понятие менталитет и ментальность в этом контексте выражают, прежде всего, духовный мир общества и человека как личности.[ См.: Стельмашук Г.В. Культура и ценности / Г.В. Стельмашук // Актуальные проблемы философии, социологии и культурологии: Учен. зап. - Т. V. - Вып. 2. - СПб.: ЛГОУ им. А.С. Пушкина. - 2000. - С. 7. ]

Ментальность можно определить как сформированную под влиянием географических и социокультурных факторов систему стереотипов поведения личности, ее чуственно-эмоциональных реакций и мышления, являющуюся выражением иерархически соподчиненных приоритетов и культурных ценностей. Понятие ментальности как всякое научное понятие - есть результат определенной абстракции и его нельзя полностью отождествлять с поведением и мышлением каждого отдельного индивида.

Ментальность как коллективно-личностное образование представляет собой устойчивые духовные ценности, глубинные установки, навыки, автоматизмы, латентные привычки, долговременные стереотипы, рассматриваемые в определенных пространственно-временных границах, являющиеся основой поведения, образа жизни и осознанного восприятия тех или иных явлений действительности. Это особая «психологическая оснастка» (М. Блок), «символические парадигмы» (М. Элиаде), «господствующие метафоры» (П. Рикер), наконец, «архаические остатки» (З. Фрейд) или «архетипы» (К. Юнг), «...присутствие которых не объясняется собственной жизнью индивида, а следует из первобытных врожденных и унаследованных источников человеческого разума»[ Юнг К.Г. Архетип и символ. - М., 1991. - С.64 ].

В своей сущности ментальность представляет собой исторически переработанные архетипические представления, через призму которых происходит восприятие основных аспектов реальности: пространства, времени, искусства, политики, экономики, культуры, цивилизации, религии. Рассмотрение ментальных особенностей сознания той или иной социальной группы позволяет проникнуть в «скрытый» слой общественного сознания, более объективно и глубоко передающий и воспроизводящий умонастроения эпохи, вскрыть глубоко укоренившийся и скрытый за идеологией срез реальности - образов, представлений, восприятий, который в большинстве случаев остается неизменным даже при смене одной идеологии другой. Это объясняется большей, по сравнению с идеологией, устойчивостью ментальных структур.

Еще Ж. Ле Гофф отмечал, что «менталитеты изменяются более медленно, чем что-нибудь другое, и их изучение учит, как медленно шествует история»[ Споры о главном: Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы «Анналов». - М., 1993.- С.149. ]. Если идеология, с теми или иными отклонениями, в целом развивается поступательно, так сказать линейно, то в рамках ментальности представления изменяются в форме колебаний различной амплитуды и вращений вокруг некой центральной оси. В основе подобного движения и развития ментальности лежит определенный образ жизни.

Итак, ментальность - весьма насыщенное содержанием понятие, отражающее общую духовную настроенность, образ мышления, мировосприятие отдельного человека или социальной группы, недостаточно осознанное, большое место в котором занимает бессознательное.

(по следам вчерашнего заседания клуба "Диалог": предупреждаю: заумь!!!)

Ментальность и менталитет - два понятия, которые в словарях наших определяются фактически одинаково: образ мышления, общая духовная настроенность какой-либо общности, социальной группы. Можно это понять либо как то, что таким вот различным образом было переведено на русский язык исходное слово (так, в английском языке это не разводится), либо как то, что в русском языке не произошло рефлексии интуитивно по-разному используемых понятий "ментальность" и "менталитет". Попробую отрефлексировать: вдруг чего пойму?)

Ментальность (от лат. mens - ум, сознание; в словосочетании "ментальный образ своего "я"" как раз отражена вот эта изначальная коннотация: мысленный, интеллектуальный). Если посмотреть на принцип словообразования, то суффикс "ость" означает принадлежность чего-то чему-то, или что нечто обладает чем-то. Так, по аналогии: духовность - кто-то обладает духом, одухотворенность - кто-то пронизан духом, и эту принадлежность вполне можно описать какими-то атрибутивными свойствами.

Ментальность, тогда, - это результат основного свойства сознания - быть активным в отношении мира и себя (т.е. ментальность приобретается только в активности сознания), а также это свойство конкретного человека, владеющего сознанием особым образом. Эти особенности проявляются в "привычках сознания", к которым можно отнести:
- приоритетные стили и формы мышления (аналитическое или синтетическое, стратегическое или тактическое, основанное на формальной или неформальной логике, абстрактно-логическое или образно-чувственное);
- приоритетная форма активности сознания, выражающаяся в той или иной "жизненной" стратегии "Я" (самоутверждение или освоение: "осваиваю столько, сколько необходимо для самоутверждения как самореализации" или "самоутверждаюсь для того, чтобы расширить возможности освоения как опять же формы личностной самореализации);
- приоритетная сфера, на которую направлена активность сознания - и мышления, и эмоционально-чувственной сферы, и волевой, - что также рождает его специфическую организацию (научное, религиозное, художественное и т.п.).

С другой стороны, если вспомнить словосочетания типа "ментальные особенности", "ментальное здоровье" - то здесь речь идет не только и не столько о сознании, сколько - о психике (психические особенности, психическое здоровье), а значит, - о душе: её устройстве/складе, настрое. И тогда здесь присутствуют в дополнение к сознанию (мышление, воля, чувства, эмоции) и особенности устройства бессознательного, об элементах которого, однако, мы можем говорить только на языке сознания (образов: знаков и символов; понятий). К последним относятся:
- ценности - это понятийно выраженная настроенность человека на ращзные формы самореализации;
- стереотипы и автостереотипы как мысленные представления, выведенные из эмоционально-чувственного опыта;
- архетипы как культурно оформленный опыт биологического и социального бытия, который дает о себе знать не с целью пережить принадлежность к какой-либо группе (этот аспект важен для менталитета), а определиться с самим собой, настроиться на себя, на гармонизацию себя;
- сублимированные в разных формах сознательной деятельности инстинкты или комплексы в ситуации отсутствия сублимации.

Однако, перечислив вышеназванные особенности ментального как психического, думается, что всё же это - не сама ментальность, а продукты/результаты той самой активности сознания, его взаимодействия с конкретной природной и социокультурной действительностью; продукты же ментальности, в свою очередь, участвуют в существовании различных форм духовной культуры и менталитета.

Ментальность - это свойство сознания, позволяющее конкретному человеку вступать в "диалог" с миром (природой, обществом, культурой) и собой (например, с собственным телом). А так как сознание имеет отношение к духовной природе человека (так же как и бессознательное, ибо оно - результат активности "духа" в отношении, прежде всего, телесной и внешне биологической данности, ну и социокультурной затем), то можно сказать, что ментальность - это способность духовной природы быть в мире, приобщаться к нему, осмысливать, отражать, выражать материальную действительность в особенностях устройства индивидуальной души. Или, по-другому, ментальность - это способность человечества "духа" в диалоге с "материей" разворачивать себя в душе, организуя и наполняя последнюю.

Менталитет . Это устойчивое мировоззрение, образ мышления и духовная настроенность (настроенность на что-то конкретное, это - ценностное и целевое полагание в конкретных природных и социокультурных условиях бытования) какой-либо социокультурной общности (этнос, конфессия, локальная цивилизация), позволяющие этой группе воспроизводить общие смыслы единого существования и реализовывать уникальный культурный опыт. Обращаю внимание на то, что менталитет - это характеристика группы, члены которой связаны реально значимыми смыслами и способами их сохранения, передачи, обновления, а также общим культурным фоном природной и социальной повседневности. Здесь важен факт не только общей настроенности, но и факт наличия общепринятых, общепризнанных форм её воплощения.

Основными элементами менталитета можно назвать следующие:
- групповые "привычки сознания";
- групповые представления (стереотипы и автостереотипы);
- архетипы как культурные коды опыта совместного осмысленного выживания;
- избранная жизненная стратегия (так, европейская цивилизация более нацелена на самоутверждение, тогда как восточная - при всей её вариативности - на освоение, и т.п.);
- уникальный ценностный узор той или иной группы (например, мужское - ведет своё бытование более в поле таких ценностей как совершенство, добро, справедливость, социальный порядок, закон, свобода как автономия и выбор, вертикальные отношения и т.д, тогда как для женского более характерен рисунок из гармонии, красоты, милосердия, спонтанности, горизонтальные отношения и т.д.);
- ценностные интерпретации как уникальное окрашивание общих ценностей в уникальные цвета (так, свобода для англичанина - это, прежде всего, свобода управления собой; свобода для француза - это свобода политического/социального действия; свобода для немца - это упорядочивание пространства собственной жизни; свобода для русского - своеволие/произвол/вольность как внешняя свобода от подчинения, принуждения; свобода для восточного человека - это более всего внутренняя свобода от любых привязанностей - психических ли, социо-культурных и т.п.; или, любовь по-мужски - это способность к самоотверженности в форме жертвования чем-то своим (вплоть до себя самого, своей жизни), а и т.д.).

Ментальность является предпосылкой возникновения и существования менталитета, тогда как внешние факторы: природа, другие социальные общности, культура влияют на содержательное наполнение менталитета групповыми ожиданиями, ответами, нацеленностями. Для воспроизводства же менталитета (его кодирования, организации) необходимо наличие культурных единиц и социокультурных институтов; наиболее значимым из них являются следующие:
- язык во всем грамматическом устройстве и лексическом содержании кодирует основные ценности, смыслы, способы восприятия и понимания того или иного народа (например, Гете в "Материалах для истории учения о цвете" дает анализ различий латинского и греческого языков, показывая их значение для понимания "духа" греков и римлян; об этом см. на стр. 56-73; также: );
- традиции и обычаи;
- религиозные системы (мало того, что любая религия по факту происхождения представляет уникальный ответ этого-вот-народа на жизненные условия, религия как социальный институт обеспечивает системное и систематическое воспроизводства культурных смыслов и ценностей народа ли, конфессии;НО не только она!);
- и, как философствующая женщина, не могу не обратиться к философским традициям, которые будучи общезначимыми, тем не менее вполне выражают собой "дух" того или иного народа, породившего их (ярким примером считаю ).

Но, на мой взгляд, следует понимать и помнить, что менталитет, как и ментальность, не есть духовность. Ментальность - это способность духовной природы в диалоге с миром "материи" порождать и богатый мир души, и духовность, причем и как индивидуальное качество, и как социальное - культуру - в многообразии её форм. Менталитет же - это уникально выраженная в мировоззрении, в образе мысли, в бессознательном и в эмоционально-чувственных переживаниях культура той или иной общности. Также, менталитет является важнейшим фактором систематического использования, направления ментальной активности в русло своего самовоспроизводства.

Вот так вот пока. Буду рада замечаниям, сомнениям!

ДУХОВНОСТЬ КАК СПОСОБ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО БЫТИЯ *

Л.А.Шумихина

1.3. Духовность и менталитет

Менталитетом, если пойти от уже принятых в научном употреблении представлений, принято называть или «склад ума» (от французского mentalité ), или «...социально-психологические установки, способы восприятия, манеру чувствовать и думать» . Ментальность не рефлексируется сознанием, а эмоционально переживается и проявляется в поступках. А.Я.Гуревич пишет: «Когда мы говорим о ментальности, то имеем в виду прежде всего не какие-то вполне осознанные и более или менее четко сформулированные идеи и принципы, а то конкретное наполнение, которое в них вкладывается – не „ план выражения” , а „ план содержания” , не абстрактные догмы, а „ социальную историю идей” » . В том же словаре другой автор статьи о ментальности М.Рожанский пишет следующее: «Понятие mentalité утвердилось в интеллектуальной жизни Запада как поправка ХХ в. к просветительскому отождествлению сознания с разумом. Mentalité означает нечто общее, лежащее в основе сознательного и бессознательного, логического и эмоционального, т.е. глубинный и потому трудно фиксируемый источник мышления, идеологии и веры, чувства и эмоций. Mentalité связано с самими основаниями социальной жизни и в то же время своеобразно исторически и социально, имеет свою историю» .

Менталитет – это повседневный облик коллективного сознания народа, естественно развивающегося из глубин человеческой психики. Ментальность не есть нечто извне навязываемое индивиду, представляющему данное сообщество и данную культуру, а живо и естественно существующее как духовное проявление самобытности мирочувствования, миропереживания и мироотношения сообщества и индивида. Это естественное бытие души народа, поэтому ментальность – не отрефлексированное посредством целенаправленных умственных усилий мыслителей и теоретиков духовное состояние нации, а, скорее, – ее «архетипы бессознательного» (К.Г.Юнг). Но она не имеет собственной формы существования, подобно гегелевским конструкциям духа. Наоборот, это конкретное усвоение каждым индивидуальным представителем сообщества, нации, народа неких всеобщих, уходящих корнями в историю, воспринимаемых как «само собой разумеющееся» представлений, смыслов и ценностей в качестве некоей духовной основы, без которой и народ перестает быть народом, а становится толпой. (Тенденция утраты всеобщих смыслов характерна для современной ситуации в России. Наши ценности либо разрушены, либо утрачены, либо заидеологизированы и превратились в стандарт, штамп).

То, что становится духовным стержнем человека, должно быть прежде пережито, воспринято и усвоено как «мое», личное и даже интимное. Духовные начала должны быть не только социализированы в процессе становления «я», но усвоены экзистенциально. Только такая преемственность духовного потенциала народа может сохранить глубинную сущность его своеобразных «архетипов бессознательного» как ментальности.

Итак, человек рождается в атмосфере духовной культуры своего народа. Последняя на протяжении жизни множества поколений вырабатывает некую «предустановленную» гармонию реальных представлений, смыслов, ценностей, способов восприятия, оценок, социально-психологических установок, идеалов и символов.

Для характеристики менталитета не случайно выбрано понятие «предустановленная гармония», приоритет в употреблении которого принадлежит Лейбницу. Философ исходил из представления о «предустановленной гармонии» в том смысле, что гармония как некое состояние заранее предопределена Богом. Применительно к менталитету выражение « préé tabli » – «предустановленный» означает предопределенность ментальности как гармоничного единства социально-психологических установок, смыслов, оценок и символов культуры по отношению к новому, возможно, только что родившемуся члену общества. У разных народов они разные: сдержанные, холодные, рациональные и закрытые для постороннего глаза – у европейцев Севера, эмоциональные и открытые – у итальянцев и греков, по-детски искренние и даже наивные – у русских. Индивид, родившийся на земле своих предков, и филогенетически, и онтогенетически предопределен в своих духовных ориентациях. «Коллективное бессознательное» духа его народа, давно оформившееся в некий тип исторической ментальности, проникает в глубины сознания каждого члена общества с детства, формируя его систему установок, используемых им на протяжении жизни не вполне осознанно или даже вовсе неосознанно, как само собой разумеющееся, в качестве принципа жизнедеятельности, принципа, формирующего сам способ жизнеустройства, манеру мыслить и чувствовать, а также установки, мотивацию на характер поступков. «Предустановленная гармония» духовных основ культуры любого народа определяет менталитет нации. Следуя представлениям Лейбница о «предустановленной гармонии», необходимо отметить, что гармония есть не что иное, как такая последовательность состояний того или иного объекта или явления, в которой получают свое выражение наиболее существенные черты этих объектов, поскольку сущность их «не может с одного раза раскрыть в себе все свои изгибы, ибо они идут до бесконечности» . Использование методологического смысла употребления понятия «гармония» Лейбницем помогает понять менталитет как «предустановленную гармонию» смыслов культуры нации, выступающую в качестве формы самораскрытия ее духовного своеобразия. С этой точки зрения менталитет «как предустановленная гармония» – это саморазвивающаяся система духовных символов, в идеале саморазвивающаяся до бесконечности. И каждая установка, каждый смысл и оценка, как лейбницевская монада, содержат в себе духовную целостность нации. В то же время каждый символ, каждая установка и смысл культуры, будучи компонентами гармонического целого, упорядочены со всеми остальными компонентами, которые включает в себя менталитет.

С «манерой чувствовать и думать» не рождаются. Она вырабатывается в процессе жизни вместе с социально-психологическими установками на мир и на человека, и формируются эти установки в переменчивом мире, где в жизни конкретного «я» горе перемежается с радостью, ощущение полноты бытия – с опустошенностью, а состояние ожидания счастливого будущего сменяется горьким пониманием бесперспективности и бессмысленности жизни. Меняются мироощущения и мировосприятия человека, меняются социально-психологические установки, но менталитет нации остается. Выходит, менталитет – это нечто реально существующее и в определенном смысле все же неизменное. Это реально бытийствующие, объективно существующие национальные символы культуры, определяющие как способ мысли, так и смысл поступков индивида и одновременно представляющие собой «предустановленную гармонию» элементов «коллективного бессознательного» в самых разных ее проявлениях: рациональных и эмоциональных, бытийных и духовных, материальных и идеальных. В любом из проявлений компоненты менталитета можно характеризовать как социальные, культурные и психологические в их различных модификациях (социально-культурные, социально-психологические, геополитические как вариант социальных, культурно-психологические). К примеру, многие русские мыслители и философы, а также иностранцы писали о «национальном характере русских», имея в виду психологический компонент русского менталитета. Изучение разноприродных компонентов менталитета требует и особых методов и подходов в их исследовании. Каждый из них может быть изучен в своих конкретных проявлениях лишь определенными науками: социальный – социологией и социальной философией, культурный – философией культуры, психологический – психологией и социальной психологией. Но дать целостное представление о менталитете, собрать в единый образ эти компоненты может лишь философия.

Новая, назовем ее «социологической», тенденция исследования менталитета, наблюдающаяся на общем фоне развития модных нынче конкретно-социологических методов исследования общества, при всех заслугах этих методов (а их главным образом два: анкетирование и опрос) все дальше и дальше уходит от вопросов генезиса менталитета – этой самой существенной проблемы духовного облика народа. Мало того, состояние души, духовность – это настолько нечто неуловимое и чаще всего рационально невыразимое, что полностью полагаться в формировании представления о менталитете на личное мнение выбранных (пусть даже и по всем правилам науки социологии) представителей народа не вполне правомерно с научной точки зрения. Во всяком случае, результаты подобных исследований недостаточны для того, чтобы из их обобщения можно было назвать то, что образует менталитет, так как последнее – это столь богатое содержанием понятие, что составить о нем представление по конкретным характеристикам социологического компонента невозможно. Конкретно-социологические методы не могут быть универсальны в познании человеческой духовности. Так что любые социологические исследования в этой области едва ли могут претендовать на познание объективного целостного образа менталитета нации. В лучшем случае они характеризуют лишь его социальный аспект. Другое дело, если такие конкретно-социологические исследования явились бы подспорьем в раскрытии содержания этого многоаспектного явления, рассматривать которое можно лишь с особой осторожностью, утонченностью не только методов и способов анализа, но и души самого исследователя.

Ученый в этой области должен быть не холодным и расчетливым математиком, владеющим главным образом арифметическими приемами (как это выглядит в социологии сегодня), но обладать душой, тонко чувствующей, понимающей народную жизнь, вобравшей в себя живительные силы народной культуры. Только такой исследователь сможет понять, что же происходит с нашим народом и каковы тенденции развития его духовности (или бездуховности).

При проведении же самих социологических исследований менталитета необходимо выбирать некие особые характерные его проявления. Здесь может быть, к примеру, избрана жизнь конкретного русского человека, его бытие как со-бытие своей культуре, своему народу, со-бытие его страданиям и счастью. Автору возразят, что это жанр, скорее, литературно-художественный, чем социологический. Но почему бы в конкретно-социологических исследованиях русской духовности нам не изобрести свои методы и подходы?

Начиная с эпохи Ивана Грозного и по сей день западные исследователи России обращают внимание на особенное состояние души русского человека . Это касается характера, привычек, настроений, т.е. психологических вопросов. В таком контексте менталитет – это онтологическая характеристика души. Душа такова, что может нечто воспринять или отторгнуть, переживать какие-то события внешнего мира или остаться к ним безразличной. Ментальность – это готовность воспринять одно, но закрытость, безразличие к другому, так как это «другое» вносит дисгармонию в духовный строй бытия и чуждо национально-духовной настроенности на мир. Как явление чужеродное это «другое» может вызвать лишь смятение души, в лучшем случае – неприятие и непонимание, в худшем – нарушение «предустановленной гармонии» смыслов, ценностей и идеалов культуры, выработанных народом на протяжении его духовной истории как культурно-психологический компонент менталитета.

К такой дисгармонии в социально-психологических установках, культурных смыслах и ценностях пришла российская разночинная интеллигенция Х I Х века , противопоставившая западный рационализм как идеальный смысл культуры всему русскому и явившаяся главным разрушителем традиционных ценностей русской жизни. Западный рационализм как чужеродный элемент нашей духовности породил нигилизм, негативное влияние которого на нравственность народа незамедлительно стало очевидно. Были разрушены традиционные духовные ценности русской жизни. Подмена христианской народной этики соображениями «пользы» и «удовольствия» привела, по словам Г.Флоровского, к «одичанию умственной совести». Утратилась потребность в истине как познавательное смирение перед действительностью, что привело к возможности диктата идеологии. «Предустановленная гармония» социально-психологических установок и ценностей нашего народа была разрушена. Без духовных основ как «предустановленной гармонии», представляющей собой веками формировавшиеся духовные ценности и смыслы культуры, душа части русского народа стала разрушительной по своим социальным интенциям. Разрушение стало делом привычным, естественным. Разрушительная страсть в качестве элемента менталитета части нашего народа обрела статус социально-психологической установки на мир. Разве возможны были бы многочисленные расстрелы во время революции и гражданской войны, сталинские репрессии, не будь в менталитете части нашего народа этого элемента? Разрешительная установка на разрушение и уничтожение (вместо христианских «Не убий!» и «Возлюби ближнего своего») внесла дисгармонию и хаос в веками формировавшееся единство культурных смыслов и духовных ценностей русской нации.

Древняя Русь, принявшая православие от Византии и вступившая вследствие этого в диалог с великой и высокоразвитой византийской культурой, безусловно, вместе с православием воспринимала и царские дары этой культуры в течение более чем полутысячелетия. Влияние именно византийской духовности способствовало цивилизационной гуманной трансформации языческого духа Руси, отличавшегося жестокими чертами . Но, конечно, учитывая диалогичность общения, нельзя отождествлять византийскую духовность, даже преломленную через православие, пришедшее на русскую землю, с русской духовностью, имеющей кроме воспринятого православия и более глубинные и древние корни в самобытной культуре славяно-русских племен, о чем необходим особый разговор.

Но сегодня от древнерусской святости, пришедшей на нашу землю с православием и с Х века в качестве идеала формировавшей русский менталитет, более того, представлявшей собой духовные первоначала русского менталитета, которые Г.П.Федотов характеризовал как «кенотипическую» святость, в коей смирение считалось «главной человеческой добродетелью» , мало что уцелело.

Нигилизм и жажда разрушения остались в нашем ментальном фонде. Однако нет глубоких оснований и для пессимистических прогнозов, поскольку история нашего народа уже не раз показывала, что глубокие неизгладимые черты характера русского человека, его национального менталитета, закладывавшегося много веков назад и культивировавшегося на разных путях культурного влияния, восстановимы. Гармоничный дух, запечатлевшийся в человеке как непреходящий момент личности, разделяемый собратьями по нации, им общий, имманентный духовный склад человека жив, пока живы нация, народ, породившие этот дух. А это означает, что есть основания надеяться на возрождение своеобразия русской духовности, в основе своей единой, целостной, гармоничной.

Сказанное вовсе не означает обязательно отрицательное влияние «чужого» менталитета на «свой». Более того, духовный диалог необходим для живого существования менталитета нации. Именно в живом диалоге с иными культурами и развивалась древнерусская духовность . Однако диалог этот возможен лишь как естественный духовный процесс, так как только таким образом «другое» получает оценку и своеобразный смысл в границах «чужой» ментальности. Взаимообогащение в этом процессе происходит лишь в том случае, если природа «другого» не чужеродна. Тогда «другое» в трансформированном, преображенном виде может встроиться в общую гармонию «коллективного бессознательного». В истории духовной культуры народов доказательством тому служат схожие элементы мифологии и языческих верований Древней Руси, Средиземноморья и ближневосточных народов, а также индо-иранское происхождение некоторых славянских языческих божеств , о чем более подробный разговор предстоит в разделе о славянской мифологии.

Менталитет нации, это «коллективное бессознательное», оберегает психику человека от хаоса внешнего мира. Как писал К.Г.Юнг, символы позволяют «оформить страшный и величественный опыт», способный без таких посредников «раздавить сознание индивида» . Менталитет – это некий гармоничный организованный космос, через который мир становится упорядоченным и целостным, так как предстает в социально-психологических установках, оценках и смыслах родной культуры.

Тот или иной компонент менталитета может стать доминантным в его развитии на определенном этапе истории. К примеру, социально-политический компонент становится доминирующим во время войны, социально-психологический – во время любых тяжких испытаний. Характерно, что русский народ, никогда не имевший интереса к политике вмирное время, так как она всегда была и есть по отношению к русскому человеку нечто внешнее, навязываемое и нежелательное, героически-патриотическим становится на войне, как не раз показала наша история. И хотя на войну русский идет по необходимости – спасать Отечество, и Отечество это – родной дом, своя частная жизнь и своя родная деревня, но превалирование политической доминанты в ситуации войны как осознание защиты и сохранения государственной целостности, проявление воли к самосохранению нации здесь очевидно.

Бесконечное совершенствование, саморазвитие ментальности возможно лишь в живом диалоге человеческого общения, так как бытие «живого» реального образа всеобщих представлений, смыслов и ценностей духовной культуры осуществляется через трансформацию живыми людьми. Диалог является единственной, бесконечной, всеобщей формой существования и развития не только всей культуры, и в частности духовной культуры, но и ментальности как одного из важнейших способов обогащения, преобразования и передачи уникального духовного опыта последующим поколениям в живой форме и живого обретения его в иных культурах.

Менталитет народа – это процесс. Поэтому диалог, который уходит корнями в историю глубокого прошлого народов, и в развивающейся живой духовной культуре настоящего не может быть прекращен. М.М.Бахтин писал в связи с этим, что духовно живой «народ должен иметь его (диалог – Л.Ш. ) в виду и в безграничном будущем» .

Многие авторы в поисках многообразия русской ментальности пишут о неких застывших, онтологических свойствах и качествах русской души . Характеристика менталитета только в таких неизменных и вечных качествах, как «безмерность», «соборность», «онтологическая рефлексия», «патернализм», «этатизм», «общинные начала», «эгалитаризм», «детскость» и «женственность» , вероятно, имеет определенный смысл. Более того, каждая из этих качественных характеристик русской нации была или есть элемент «предустановленной гармонии» ее ментальности. Однако такая характеристика менталитета даже через самое универсальное его качество недостаточна уже потому, что менталитет – это процесс, и подобно всякому реальному человеку, он есть, но он и ежесекундно изменяется. Владимир Соловьев, характеризуя идею нации, которую и можно назвать сущностью менталитета, писал об этом: это то, что «Бог думает о нации в вечности». Именно: «думает в вечности ». Процессуальный характер идеи нации был очевиден для Вл. Соловьева. «Предустановленная гармония» составляющих менталитета – это не покой, а движение к совершенству. И в этом развитии «гармония производит связь будущего с прошедшим и настоящего с ненастоящим» . С.Л.Франк в связи с проблемой души человека писал: «Человек всегда и по самому своему существу есть нечто большее и иное, чем все, что мы воспринимаем в нем как законченную определенность, конституирующую его существо. Он есть в некотором смысле бесконечность, потому что внутренне сращен с бесконечностью духовного царства» . Менталитет народа – та сфера, которая приобщает человека к бесконечному «духовному царству». И хотя размышления С.Л.Франка имеют глубокий религиозный смысл, но суть вопроса не меняется от того, как мы понимаем духовность: вкладываем ли в это понятие исключительно религиозное содержание или ограничиваемся в ее объяснении здешним, реальным, воспринимаемым нами бытием и бытием моего «я».

Единство человека с «бесконечностью духовного царства» – антипод застывшей» ментальности. «Застывшая» ментальность – удел народов умирающих культур. Карл Ясперс, характеризуя такую ситуацию в Древнем Египте и Вавилоне как прекращение переосмысления основ духовной сущности человека, назвал ее «стадией умственного умирания», несмотря на то, что какое-то время эти народы еще продолжали развиваться . Европейские народы в лице лучших своих мыслителей давно бьют тревогу по поводу кризиса в духовной культуре. Давно отрефлексированная и рационально представленная в виде стандартов, норм, стереотипов человеческой жизнедеятельности и навязчиво предлагаемая, а не естественно впитываемая и социализирующаяся как неповторимое духовное состояние моего уникального «я» европейская ментальность омертвела. Она утратила не только свою жизнетворческую диалогическую природу, но и гармоническую сущность, перестав быть подлинной «гармонией – постоянным движением к совершенству» . И европейский менталитет как «предустановленная гармония», как саморазвивающаяся система духовных смыслов культуры перестал существовать для реально живущих людей, так как перестал быть живым, а следовательно, утратил качество «коллективного бессознательного», защищающего человеческую психику от надвигающегося мирового хаоса. По поводу влияния именно этой мертвой европейской ментальности на российскую духовность и писал К.Леонтьев: «О! Как мы ненавидим тебя, современная Европа, за то, что ты погубила у себя самой все великое, изящное и святое и уничтожаешь и у нас, несчастных, столько драгоценного своим заразительным дыханием» .

В границах мертвой ментальности человек живет не столько «по духу», сколько «по телу». Запад – это общество потребления. Духовность здесь, перерождаясь, становится тоже удобным предметом потребления через штампы, шаблоны, конформизм. Такая ментальность – не хаос и не гармония, но «предустановленная» («предустановленность» – единственное, что остается здесь от живой ментальности) система, удобная формула. В этой формуле, как и в любой другой, утрачивается экзистенциальность, интимность. Через мертвую ментальность не происходит личностного обретения духовных основ нации. В результате мертвая ментальность, удобная в усвоении, в сложных экзистенциальных ситуациях не защищает человека. Вот почему западный человек за «психологической защитой» обращается к восточной культуре.

К.Г.Юнг еще в 50-е годы ХХ столетия в статьях «Различие восточного и западного мышления» и «Проблема души современного человека» в числе прочих мыслителей сделал попытку научного диагноза духовной болезни европейского человечества как недостатка интровертированных тенденций в повседневном облике «коллективного бессознательного». При этом он высмеивал попытки заимствования этих тенденций на Востоке и рекомендовал поискать их у себя, в собственном духовном опыте. Навряд ли Юнг прав. Ведь Европа и по сей день ищет оживления своей ментальности через диалог с Востоком. И едва ли собственные западные интравертированные тенденции, загнанные европейской рациональностью в глубинные пласты человеческой психики, давно замененные экстравертированностью как идеальной моделью человеческого мироотношения, а в остатках своих давно представленные в виде стереотипов и стандартов в результате умственных усилий мыслителей Европы, помогут восстановить когда-то существовавшую и здесь гармонию человека с миром, с самим собой и с Богом.

Диалог же с Востоком, возможно, и внес бы живую струю в умирающую западную духовность. Ведь прецедент подобного рода уже был в истории человечества: в свое время древние греки и римляне, утратив своих богов, обратились к ближневосточным религиям.

Выдающийся русский философ П.А.Флоренский, много размышлявший над проблемой своеобразия духовного опыта русского и иных народов, видел возможность осуществления диалога между Западом и Востоком для оживления европейской духовности через индийскую христианскую церковь , хранящую тайны уникальности симбиоза элементов восточной и западной духовности, о которых можно лишь догадываться. П.Флоренский пишет в «Диалектике» по поводу возможности такого диалога: «...доныне сокровенное длит свое существование христианство Фомы и, может быть, выйдет к народам Европы, когда под ударами судьбы у них разрушится питающая их позитивизм внешняя цивилизация комфорта... Тогда-то христианство индийское сможет вложить в сокровищницу Церкви свой дар – утонченную человеческую душу и изощренный опыт иных миров» .

В конце ХХ века «внешняя цивилизация комфорта» не разрушилась, а напротив, кое-где приумножилась и упрочилась. «Утонченная человеческая душа» давно погребена под гигантскими достижениями научно-технического прогресса, а человечество никак не может решить дилемму: технократизм или духовность? Европейский рационализм, сделавший науку демиургом культуры, во все времена обходился без обращения к проблеме глубинной сущности духовности и ее смысла в человеческом бытии. Цивилизационный подход стал на Западе главенствующим в решении всех проблем. Запад будто забыл о предостережении выдающегося философа ХХ века: «Цивилизация есть завершение. Она следует за культурой, как смерть за жизнью, как окоченение за развитием... Она неотвратимый конец...» . Омертвение ментальности – симптом разрушения духовности, что с неизбежностью приводит к разрушению хранения и трансляции всей культуры в целом. Это означает умирание, самоуничтожение цивилизации.

Если Россия хочет будущего, ей важно сейчас, не обольщаясь яркими этикетками европейской цивилизации, постараться, умно учась у Европы, остаться самой собой, сохранить свою глубинную самость, свой менталитет. Только «предустановленная гармония» еще не до конца разрушенных национальных ценностей и уникальных смыслов русской духовной культуры заслонит наши раненые души от мирового хаоса и, как знать, может быть, спасет и Европу.

Для России в отличие от Запада духовная ориентация была всегда наиважнейшей в жизнеустройстве и миропонимании ее народа, потому и проблема духовности была центральной в самобытной русской философии к XIX – началу ХХ века. И не случайно такие выдающиеся русские мыслители, как Н.А.Бердяев и В.О.Ключевский, своеобразие русских видели именно в духовности народа. Да и не они одни. Вот только под духовностью подразумевалось разное: то высокая нравственность, то религиозность, а чаще – и то, и другое. Причина разногласий состояла лишь в том, что сама духовность понималась мыслителями по-разному, ибо она имеет, как мы уже рассмотрели, многообразные спектры своего существования и проявления. Внутренний духовный стержень индивидуума как святое, непременно связанное со смысложизненными ценностями, интимное, во многом неосознаваемое, а потому имеющее границу вербального выражения, т.е. передающееся лишь в интуитивно-чувственной форме, – реальная форма существования менталитета нации.

Менталитет как социальный феномен жизни общества, вобравший в себя все своеобразие и уникальность культуры народа, нации, с необходимостью проявляет себя в любой области общественных отношений, независимо от того, являются ли эти отношения формами проявления человеческой духовности или это сфера производственных, сугубо материальных (или экономических) отношений. Это и искусство, и нравственность, и наука, и политика, и философия, но в то же время – это и частная жизнь, и семья.

Сравним, к примеру, традиционные социально-психологические и культурные установки народов, живших на территории Германии и России. В Германии живут народы, культура которых рационалистична, жизнеустройство отличается на всех уровнях общественной жизни упорядоченностью и организованностью, а поведение человека – исполнительностью и дисциплинированностью. Менталитет этого народа порождает философию – вершину не только рационалистического осмысления мира, но в рационализме своем посягающую на переоценку общечеловеческих ценностей (Ф.Ницше). Продолжение идей Ницше, но уже в идеологически-политической и практической форме мы находим на той же земле.

На территории России живут народы, культуру которых издавна считают нерационалистичной (во всяком случае, не европейски рационалистичной). Эти народы во все века более всего мечтали о воле (свободе). В жизнеустройстве российского хозяйства никогда ничего похожего на немецкий порядок не было. Повинны ли в том леность русской души, или особая психологическая установка русских «жить не по телу, а по духу», или набеги татар – однозначный ответ на этот вопрос теперь уже трудно найти. Зато «творческих натур», «чудиков» в любой русской деревне всегда было с избытком. Каковы же деяния великого, дисциплинированного, образованного по сравнению с русским немецкого народа с точки зрения мировой культуры? Вот что написал об этом выдающийся поэт и мыслитель Франции Поль Валери: «Великие качества германских народов принесли больше зла, нежели когда-либо родила пороков леность. Мы видели собственными нашими глазами, как истовый труд, глубочайшее образование, внушительнейшая дисциплина и прилежание были направлены на страшные замыслы. Все эти ужасы были бы немыслимы без стольких же качеств. Нужно было, несомненно, много знаний, чтобы убить столько людей, разметать столько добра, уничтожить столько городов в такую малую толику времени» . Русские с их творческой натурой и мечтательностью стали первыми в освоении космического пространства. А «несокрушимый гранит русской души» (Г.П.Федотов), воспитанное веками чувство патриотизма позволили победить в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг. и защитить весь мир от фашисткой чумы. Проблематика же самобытной русской философии (идеи всеединства, соборности, софийности, духовной свободы) выросла тоже из своеобразия социально-психологических установок и смыслов культуры нашего народа.